О фильме «Ван Гог. С любовью, Винсент»
Именно в этих случаях словно ощущаешь разницу между «мультфильмом» и «анимационным фильмом» (прямо-таки родственное ложной, заведомо неверной оппозиции «комикс / графический роман»). Назвать «С любовью, Винсент» мультфильмом как-то не получается. Для этого здесь не только тема, герои и идеи «подводят», но и сама техника анимации будто требует от зрителя гораздо большего, чем обычные «рисованные истории». Но какое бы название ни используй, всегда за Именами — история, а если точнее, рассказывание истории. И в случае с «Loving Vincent» в его элементах жанра биографии сам текст не только требует от зрителя вовлечённости и банального знания заглавного имени вкупе со скромным набором самых значительных его работ, но и если не задаёт, то подталкивает к вопросам. Вопросам конструкции истории, способов и целей её рассказывания.
Жанр биографии всегда страдает от своей установки на жизнеописание. Почти каждый фильм о великом человеке (за редким исключением) — это то, как мир видит объекта истории, Художника, Автора в его завершённости, а не как Автор в его становлении, этот центр внимания и повествования, видит окружающее.
На первый взгляд можно сказать, что «Loving Vincent» перешагивает эту проблему: основная часть фильма нарисована в стиле картин Ван Гога. Однако есть в этом некий подвох: приём ротоскопирования даёт абсолютную свободу художникам, но выбранная манера кажется излишней. Почему всё выглядит именно в манере картин Ван Гога? Кроме самого имени нет на то причины причины; нет внутренней, фильмической, сюжетной подоплёки к включению стиля, к явной отсылке к той или иной картине, чья драматургия и семантика изображения игнорируются (зритель будет ловить себя на мысли, что в игровом варианте этот анимационный фильм выглядел бы куда сильней /при последующем-то сопоставлении конкретного видимого и изображённого на картине/). Но может, в этом заключается идея? идея невозможности видение мира вне стиля Винсента? Всегда даже неосознанно наше сознание будет примерять к миру ту особую оптику, завораживающую своей жизнью, движением и чувством. Но это только предположение.
И кроме приёма, что вводит зрителя в заблуждение (или же играет сам с собой), картина демонстрирует не художника, а его историю, при этом историю не жизни, а смерти. Следуя за сюжетом, который родом из «Гражданина Кейна» (что явно вводит детективный элемент), главный герой (а следом за ним и мы) видит множество граней последних дней, а лучше сказать текста этих дней Ван Гога. Но в этих историях нет той таинственности, не скрывается за ними тайна отчаяния и одиночества, горечь по потерянному раю, что пряталась за «Бутоном розы». В конце зритель придёт к тому, что он уже знает (если хотя бы немного знаком с именем художника); и, видимо, это устраивает создателей. Но движение по теням, по мазкам краски, что оставил Ван Гог в памяти жителей тихого городка юга Франции — это движение не в поисках Ван Гога. Да, создатели подводят знаменатель к множеству реплик разных людей, оставляя в силе за великим художником его величие, его гениальность, но эти осколки воспоминаний, эти образы, так сильно разнящиеся между собой, — это образы живого человека. Человека вне своего имени, живущего только одним желанием. Желанием быть услышанным и понятым.
Наверное, в этом и особая прелесть этого анимационного фильма. Здесь Винсент Ван Гог — не великий писатель, здесь он безумец, юродивый, хороший друг, нарушитель спокойствия и просто несчастный человек. В этих осколках памяти, в кусочках паззла, что обречён быть не сложенным, Ван Гог — живой.
